Культура Японии

Содержание
ВВЕДЕНИЕ
Ι. ПРОТОЯПОНСКАЯ И ДРЕВНЕЯПОНСКАЯ КУЛЬТУРА
II. О ПОЯВЛЕНИИ БОГИНИ АМАТЭРАСУ В ЯПОНСКОМ МИФОЛОГИЧЕСКОМ ПАНТЕОНЕ
III. СЛОВО И МУЗЫКА В РАННЕЙ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
Введение
В мировом японоведении уже довольно давно привлекают к себе внимание работы, авторы которых стремятся определить место традиционной японской культуры в общемировой культуре. В зависимости от целей исследования упор в них делается то на вклад японской культуры в мировую (театр ноо, кабуки, поэзия хайку, живопись укиёэ, икэбана, бонсай, сухие сады, эстетика жилища и т. д.), то на легкость, с которой на разных этапах своей истории японцы усваивали элементы чужеземной культуры, приспосабливая их к устоявшимся традициям (например, буддийскую концепцию перерождения — к синтоистскому мировоззрению, конфуцианскую идею вассальной преданности— к клановому принципу верности предводителю в бусидо), то на типологические параллели с иноземными культурами (тотемизм, отраженный в архаическом фольклоре, основные признаки феодальных отношений или ранней городской культуры в Японии и у народов Африки, Океании, Америки и Европы), то на уникаль- ность японского культурного феномена (гомогенность и корпоративность общества, устойчивость и продуктивность древнейших традиций и многое другое).
Каждый из перечисленных аспектов существует объективно, но не изолированно, а в переплетении с другими. Преувеличение значения одного или некоторых из них искажает сущность явления в целом, приводит к неадекватным выводам, особенно частым в тех случаях, когда предпринимаются попытки подойти к культуре народа с оценочных позиций и с этих позиций противопоставить ее культурам других народов. Это не позволяет нам подменять культуру как сложное и динамичное целое ни одним из ее качеств или элементов.
Между тем именно такой подход на разных этапах исторического развития становился среди японских авторов определяющим во взглядах на собственную культуру. Вспомним хотя бы, что один из первых панегириков японскому «чистому и истинному сердцу» содержится в «Секу Нихонги» (VIII в.), что в XIV в. Китабатакэ Тикафуса начал «Дзинно сётоки» словами: «Великая Япония — страна богов. Ее основал небесный прародитель, а богиня Солнца передала на вечное управление своим потомкам. Это верно только для нашей страны, другие страны не знают подобных примеров». Через 400 с лишним лет, в конце XVIII в., Мотоори Норинага развивает тезис о превосходстве японского сердца над китайским, «самонадеянным и неистинным», нашедшим отражение в китайских сочинениях, увлечение которыми таит в себе опасность испортить древнее, истинное, японское сердце. На рубеже XIX и XX вв. ревнителей чистоты японской культуры стало тревожить влияние на нее Запада.
В 1907 г. Хага Яити в «Кокуминсэй дзюкко» («10 лекций о национальном характере») заявлял, что из-за этого влияния разрушаются древние традиции японцев — некоторые перестают почитать ками, дети судятся с родителями, не имеют у себя камидана, мужья говорят своим женам «сан».
Наконец, в наше время одной из-причин возникновения нихондзинрон буму японские буржуазные ученые называют «ностальгию по истинной Японии» в условиях «беспокойства по поводу.нашей индивидуальности как японцев».
От начала письменной культуры Японии до конца XX в. выстраивается ряд, в котором можно увидеть помимо названных и других идеологов (в частности, таких, как Нитирэн-сёнин, Ямага Соко, Нитобэ Инадзо, Мисима Юкио), людей, стремившихся сформировать у японцев националистический стереотип собственной культуры
Независимо от того, в какой области культуры по преимуществу развивались этноцентристские и националистические идеи — в историографии, религии, социологии, литературе, политологии, — во всех случаях на передний план выдвигалась идея целостности японского общества, которому присуща одна и единая на всех социальных уровнях схема поведения, единое мировоззрение, общая монолитная социальная организация типа удзи, где по вертикали нерушимы древние отношения удзи-но-ками—удзико, а по горизонтали—пересекающиеся круги более тесных формирований с псевдородственными отношениями на периферии (производственные группы, землячества, школьные товарищества и т. п.). Истоки концепции «групповой психологической модели» японцев можно проследить до эпохи начальной государственности, а одну из существенных причин устойчивости этого стереотипа в современных условиях обнаружить в специальной направленности политики властей на протяжении многих исторических эпох.
Можно выстроить цепочки, идущие от средневековых мандокоро, с одной стороны, к системе «домашних чиновников» эпохи родовой знати, когда при дворе «каждый куге был, — по выражению американского японоведа Дж. К. Херста, — по существу, лидером фракции из родственников и подчиненных, интерес которых представлял», а с другой стороны, к принципу патернализма, пожизненного найма на капиталистических предприятиях современной Японии.
Рассмотрение истории изменений и разнообразия форм одного лишь этого элемента (к его формам относятся и гонингуми, и паломнические группы токугавской Японии, и разного рода «бацу») позволяет судить о необычайной устойчивости японского культурного комплекса в целом.
Но насколько необычайна такая устойчивость на мировом фоне? Составляет ли японская культура в этом отношении исключение по сравнению с культурами других народов?
Говоря об экстремальных условиях, в которые может попасть культура в случае войны, В. И. Ленин указывал: «Каковы бы ни были разрушения культуры — ее вычеркнуть из исторической жизни нельзя, ее будет трудно возобновить, но никогда никакое разрушение не доведет до того, чтобы эта культура исчезла совершенно. В той или иной своей части, в тех или иных материальных остатках эта культура неустранима, трудности лишь будут в ее возобновлении».
История знает много примеров, когда духовная культура народа на многие столетия переживает ее первоначального носителя.
Почему же упорно подчеркивается именно устойчивость как специфический признак японской культуры? Здесь надо иметь в виду два обстоятельства: 1) Наряду с устойчивостью ее характерным признаком называют и изменяемость, способность принимать и перерабатывать генетически и стадиально разнородные компоненты. 2) При постоянном внимании, которое уделялось в Японии во все времена (по меньшей. мере с начала VII в., времени составления «Нихонги») определению собственной культуры на фоне сначала китайской и индо-буддийской, а затем европейской и североамериканской, проследить устойчивость и трансформацию ее основных составляющих и всего комплекса по письменным источникам легче, чем у культур большинства других народов, меньше озабоченных этой проблемой. Правда, возникает самостоятельная задача — адекватно определить причины постоянства такого внимания.
В сочетании устойчивости и изменчивости элементов японской культуры нет противоречия, потому что в духовной культуре рассмотрению подлежит не только единичное явление во временном континууме, но и присущий ей прослеживаемый на длительном временном отрезке принцип отношения к каждому явлению, а именно однотипность подхода.
История Японии показывает однотипность подхода ко всем новым элементам и на примере конфуцианства и буддизма, наложившихся на синтоистский субстрат, и на примере раннего христианства (впоследствии — какурэ кириситан, переродившееся в разновидность синто при формальном сохранении отчужденности от него), и на примере литературных направлений в мэйдзийской Японии, возникавших под влиянием европейских аналогов, но быстро отходивших от них из-за появления других, более модных влияний или из-за усиления почвеннических тенденций.
Из числа наиболее устойчивых, восходящих к японской пракультуре категорий можно выделить несколько наиболее продуктивных, функционирующих, принимающих все новые формы и используемых вплоть до наших дней для своих целей теми или иными общественными силами.
Уже упоминалась так называемая «групповая психологическая модель японцев». Как справедливо подчеркивалось на Симпозиуме по альтернативным моделям понимания японского общества, состоявшемся в Канберре в 1980 г., «групповая модель» является образцом того, «как японская элита контролирует остальное общество и управляет им».
Общей для всего дальневосточного культурного комплекса категорией культуры является почитание предков. В синто она принимает форму культа и функционирует в широком диапазоне: от государственного синто до бытовых примет. В общем плане культ предков предполагает отсутствие непреодолимой границы между миром живых и миром мертвых. Если считать, что культура проявляется в двух уровнях — уровне отношений и уровне знаков, — то знаковым проявлением этой категории можно считать и структуру пьесы в театре ноо, и ритуальную часть буддийского праздника поминовения усопших (бон), и существование «живого бога» как посредника между верховным богом, или миром мертвых, и адептами, или миром живых, во многих «новых религиях». Сюда же относится и обряд общения посвященных с их умершими предками в синнё-эн и гэдацукай, этих новых религиях с центрами в Токио. Причудливо трансформированной выступает эта категория в распространившемся в последние годы обычае примешивать пепел от кремации умерших предков в сплавы для отливки статуй будд и бодисатв, которые предполагается установить в храме для поклонения. Ша- манизм, лежащий в фундаменте изначального синто, наряду с почти неизменными и во всяком случае легко узнаваемыми формами (например, использование медиума для изгнания «злого духа» из одержимого им или заклинательная практика в сюгэндо) легко трансформируется в новых условиях, не только охотно перенимая суеверия и обряды других верований и религий, но и используя новейшие достижения технической мысли. Влияние этой категории древнейших традиций нельзя недооценивать, особенно для неорганизованной части трудового населения и мелкой буржуазии современной Японии.
К уровню отношений можно, по-видам&му, отнести и традиционную детерминированность личности внутри социальной группы. В письменных памятниках она особенно наглядно прослеживается в средневековых «исторических повествованиях», в первую очередь в «Эйга моногатари» («Повесть о расцвете») и в «Окагами» («Великое зерцало»); она отразилась и в социальном спряжении японского глагола, и в сложном, по европейским понятиям, ритуале знакомства, сохранившемся в японском быту до нашего времени.
Уровень отношений в культурных традициях проявляется в том, в частности, что, допуская проникновение генетически чуждых компонентов, он помогает выстроить их в порядке, свойственном элементам данной культуры, и постепенно преобразует эти компоненты по стандартам местной культуры. На такую переработку требуется время, поэтому периоды массового заимствования в сочетании со сменявшими их эпохами относительной замкнутости принимают вид культурно-исторических циклов.
Явление культуры, взятое изолированно, как правило, не детерминируется в социальном плане. Оно служит прогрессивному или реакционному делу только в конкретной ситуации, в конкретном социально-политическом контексте.
Сложный комплекс древнейших и новых традиций используют и левые силы Японии в практической работе с трудящимися. Сюда входят и чисто организационные формы, и занятия в кружках икэбана, и проведение массовых демонстраций, напоминающих как древние синтоистские шествия, так и средневековые крестьянские выступления против феодалов. В наши дни такие демонстрации служат не только для борьбы с полицейскими кордонами, но и для укрепления духа единства и солидарности у демонстрантов.
Но, как из всякого правила, и здесь есть исключения. Невозможна положительная интерпретация многих элементов самурайского кодекса бусидо (например, харакири), кодекса поведения женщины онна дайга или практики дискриминаци буракуминов.
Многовековая пропаганда этнической исключительности японцев повлияла и на современное восприятие традиционной культуры в общественном сознании. В подавляющем большинстве случаев преобладает недифференцированное положительное отношение населения к этой культуре, что, в свою очередь, определяет методы обработки этого сознания.
Так, в официальной пропаганде наблюдается тенденция преподносить любые формы и элементы культуры, когда-либо зарегистрированные в японской истории, как общенародные (конкретным ее выходом представляется проповедь «коллективной ответственности» всех японцев за те или иные деяния правящей верхушки, оправдание националистических ритуалов и лозунгов прошлых эпох).
Ι. ПРОТОЯПОНСКАЯ И ДРЕВНЕЯПОНСКАЯ КУЛЬТУРА
В истории каждой культуры существует длительный период, в течение которого на земле будущей национальной культуры накапливаются традиции, формируется и зреет стиль, определяющий собой специфику культуры, ее неповторимость. Наиболее явственно этот процесс происходит в изобразительном творчестве.
Психологами XX в. установлено, что, чем дальше отстоит эпоха от нашего времени, тем большее место в памяти человечества, в его представлениях о культуре той эпохи занимают сведения об изобразительном искусстве. Ключом к объяснению этой закономерности может служить то обстоятельство, что именно изобразительное творчество явилось первым пространственным воплощением изначального космизма человеческих представлений. Сюжеты древнейшего космогонического мифа запечатлены в наскальных изображениях и орнаментированной керамике, в сакральных предметах из бронзы и в курганах раннего железного века, в первых по времени архитектурных сооружениях (в различных выкладках из камня, деревянных святилищах и пр.).
Вообще основные параметры, описывающие любую культуру в истории человечества, ее характер — пространство и время, впервые зафиксированы в его изобразительном творчестве и ритуалах, которые в эпоху первоначального синкретизма являются неотъемлемыми частями древнего мифа, в чьих сюжетах заключена вся информация, которой определялась и регламентировалась жизнь человека каменного века.
Способ изобразительного воплощения космогонического мифа, начиная с неолита, определяет разделение культуры этой гигантской эпохи на два основных вида, которые могут быть наганы «мифом петроглифов» (в рамках которого складывается мегалитическая культура, продолжающая традиции палеолита и Мезолита) и «мифом расписной керамики». К первому виду от-носятся регионы рыболовов, охотников и скотоводов, ко второму — регионы земледельцев. Региональное разделение культуры нового каменного века включает также и ареалы «смешанной культуры» (с преобладанием петроглифов или орнаментированной керамики. Чаще всего это регионы «полистадиальной культуры» при наличии признаков «транзитной культуры»).
На протяжении тысячелетий палеолита и неолита на японской земле одни археологические культуры сменяют другие, и вплоть до рубежа неолита и энеолита культурный комплекс почти ничем принципиально не выделяется еще из общей стадиальной культуры огромного ареала Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии и Океании, откуда, как известно, происходили мигра- ции племен на Японские острова и далее. И только лишь в самом конце каменного века начинает проявляться своеобразие сплава неолитических культур конгломерата племен, заселивших территорию Японских островов.
Транзитный по своему характеру феномен протояпонской культуры оказывается весьма плодотворной основой для формирования неповторимой культуры народности Ямато, культуры, наследующей динамичность и гибкость культуры «народов моря», способной активно взаимодействовать с самыми различными культурами, сохраняя уже накопленные традиции. И если стиль таких археологических культур Японских островов, как Инаридай, Тадо I, Кайма, Сэкияма, Морисо, Кацудзака, Отамадай и др. (от мезолита до раннего неолита) свойствен не этносу, который только еще зарождался в конце неолита, но стадиальной культуре, времени, — стиль культур Омори, Хориноути, Камэгаока, Ангё, Сёнохата, Онга и др. уже определенно принадлежит земле, «локусу».
Многократные, длительные, неоднородные и разностадиальные миграции из разных по характеру культур и регионов сформировали к началу неолита регион «смешанной культуры». Причем вследствие значительно более слабого, чем в Китае или Вьетнаме, развития земледелия (откуда оно распространяете; другие районы дальневосточно-океанического региона) в npoтояпонской культуре преобладает миф охотников и рыболове что наложило сильный отпечаток на неолитическую и энеолитическую керамику.
Несмотря на то что поздненеолитическая и энеолитическая керамика дзёмон выполняет роль модели мироздания, система орнамента, в отличие от вполне релевантной иерархической системы расписной керамики земледельческих регионов, не достигает такого уровня, не создает своей художественной системы и сохраняет зависимость от традиций предыдущего периода, когда отношение к поверхности сосуда подобно отношению к по-верхности скалы, и вместе с тем зачастую заимствует стадиально более поздний декор Чжоуской бронзы. Тем более что энеолит и бронзовый век на японской земле совпадают.
В то же время археологическая культура Яёй (объединяющая Японию и Корею) обнаруживает накануне наступления раннежелезного века тесные связи с так называемыми палеоазиатскими культурами Прибайкалья, Нижнего Амура и Приморья, где, как известно, на протяжении нескольких тысячелетий существовали мощные очаги петроглифической культуры. Петроглифы, фиксирующие отдельные сюжеты, обнаружены и на севере Японии (на Хоккайдо).
Керамические сосуды в дальневосточном регионе (включая Северную Корею, Нижний и Средний Амур, Приморье, Камчатку и японские острова Хоккайдо и Хонсю) не обладают еще законченной художественной системой своего орнамента. На том этапе орнамент декора сосудов фиксирует еще пока только отдельные представления человека об окружающем мире. Но и здесь уже с полным основанием можно выявить целый ряд сюжетов мифа.
Самый важный из них зафиксирован в спирали. Как известно, спираль — один из самых древних символов человечества (одновременно магический ритуальный символ и художественно-декоративный образ). Спираль появляется в гравировках палеолита и в декоре керамических сосудов. Она встречается в Месопотамии, петроглифических композициях Судана и в керамике додинастического Египта, на сосудах Хаджлара и в орнаментах керамики Сиалк III и Тепе-Гиссар I, на крайнем Западе (Скандинавия, Ирландия) и на Дальнем Востоке.
Но в неолетических орнаментах Дальнего Востока она несет чисто символическую нагрузку. Здесь со спиралью связаны изначальные представления о змее, символизирующей Нижний, Подземный мир, влагу, плодородие. В Океании и дальневосточном ареале широко распространено представление, что земная твердь покоится на змее. Связь спирали с идеей плодородия позволяет связать ее также и с сюжетами раннеземледельческого мифа. По мнению академика Окладникова, с земледелием связан и среднеамурский орнамент. Вообще змея-спираль связана с важнейшими небесными стихиями—дождем, громом, молнией.
Примерно в I веке до н. э. на юге Японии сосуществуют культуры металла и камня (средний Яёй). В районах Кинки, Хокурику, Токай и Канто наступает железный век, а на севере Хонсю продолжается каменный век, который на Хоккайдо задерживается еще очень надолго.
Сочетание, с одной стороны, стойких традиций неолита и энеолита, а с другой — все усиливающегося притока с материка стадиально значительно более поздней развитой и зрелой культуры привели к своеобразной полистадиальности, к соединению» внутри изобразительной системы энеолита-бронзы разнородных и достаточно противоречивых традиций, что оказывает серьезное влияние на развитие японской стилистики последующего времени. В этот период складывается сочетание в энеолитических сосудах свободного пластического начала (несмотря на то что уже в конце неолита появляется поворотная площадка для выравнивания тулова сосуда) с организованностью заимствованной чжоуской бронзы, сохраняясь и в средневековом и в новом искусстве Японии.
На рубеже неолита и энеолита изобразительный стиль керамики являет собой образец самостоятельной символической системы, переработавшей и синтезировавшей множество стадиальных и локальных заимствований в единый, неповторимый стиль......