Культура Франции

Содержание
ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………………………..3
ГЛАВА 1. АРХИТЕКТУРА, ЗОДЧЕСТВО КАК ВЕДУЩЕЕ ИСКУССТВО РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ…………………………………6
ГЛАВА 2. КУЛЬТУРА РОМАНСКОГО СТИЛЯ ВО ФРАНЦИИ…………...8
ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………………….15
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ…………………………….18
ВВЕДЕНИЕ
В задачу этого реферата входит показать романскую культуру Франции эпохи раннего средневековья. Это искусство воплотилось в основном в архитектуре и каменной скульптуре.
По данному вопросу существует множество различных сборников, монографий, альбомов, а так же видеоматериалов и компьютерных программ с иллюстрациями. Подробно охватить весь спектр проблем связанных с культурой Франции эпохи раннего средневековья невозможно в одном реферате. Поэтому мы рассмотрим небольшой раздел культуры касающийся романского искусства Франции.
В середине XI в. французский монах-летописец Рауль Глабер поделился с потомством на искалеченной латыни — та¬ково уж было следствие «варваризации» Европы — своими юношескими воспоминаниями:
«Вскоре после 1000 года вновь приступили к постройке церквей, и это почти повсеместно, но главным образом в Италии и в Галлии. Их строили даже тогда, когда в том не было не¬обходимости, ибо каждая христианская община спешила всту¬пить в соревнование с другими, дабы воздвигнуть еще более великолепные святилища, чем у соседей. Казалось, что мир стряхивал свои отрепья, чтобы весь приукраситься белым на¬рядом церквей».
То была эпоха суровая, тревожная, но и созидательная. Эпо¬ха наивысшего развития феодализма, значит, уже не поиска, а нахождения устойчивых форм социальной организации, эпо¬ха новых государственных образований, уже не искусственных или случайных, а органически народившихся с пробуждением национального самосознания. Это была эпоха нахождения юной Европой некоего синтеза заимствований и традиций, которые, не сливаясь друг с другом, воздействовали на мироощущение' раннего средневековья.
Синтез был найден и в искусстве.
Вслед за Элладой Древний Рим рассматривал скульптуру как одно из высочайших искусств и придавал ей совершенно самостоятельное значение. Раннее же средневековье тяготело к орнаменту, к чуждому объемности линейному узору, и пото¬му достижения каролингской эпохи не могли быть сами по себе долговечны.
Термин «романский стиль» (указывающий на преемствен¬ность от Рима) относится к искусству Западной и Центральной Европы XI и XII вв.
В романском стиле орнаментальное и изобразительное нача¬ла согласованы. Сущность найденного синтеза — в сочетании образной выразительности и узорной геометричности, просто¬душной непосредственности и сугубой условности, изощренной орнаментики и массивной, подчас даже грубоватой монумен¬тальности. Так, в создании отдельных образов романская пла¬стика лишь частично прибегает к деформации, но в их сочета¬ниях она безоговорочно жертвует жизненной правдой во имя, как декоративности, так и основного идейного содержания скульптурной композиции.
Тут же добавим, что такая подчиненность была отнюдь не надуманной, а глубоко органической, лучше всего отвечав¬шей общей идейной устремленности тогдашнего художественного стиля.
Зодчество в средние века стало ведущим искусством, о чем свидетельствует тогдашнее истинно грандиозное храмовое строительство. Храм был призван объединять «человеческое стадо» в молитвенной покорности богу, как «символ вселенной», олицетворяя собой торжество и универсальность христианской веры.
В раннее средневековье стены храма часто оживлялись узорным орнаментом, по своей сущности геометрическим и абстрактным. Романское искусство — ив этом заключается совершенный им переворот — дополнило, а иногда и заменило такой орнамент изобразительной пластикой, выполняющей в новом качестве его функции. И вот каменная гладь храма ожи¬вилась искусно высеченными человеческими изображениями, часто объединенными в многофигурную композицию, наглядно передающую то или иное евангельское сказание.
Членение фасада, сами архитектурные формы определяют образный строй такой композиции. Вот, например, «Тайная вечеря»: Христос, окруженный за трапезой своими учениками. Композиция развертывается на полуциркульном поле тимпа¬на — аркой обрамленном пространстве над дверями церков¬ного портала. И в том и в другом случае одновременно, что особенно важно, решены две основные задачи: наглядное возве¬личение божества и декоративное заполнение плоскости. Перед нами не штрихи, не завитки, не линейный узор, а человеческие изображения, однако в деталях и в целом построенные подобно абстрактному орнаменту с повторами, чередованиями, скре¬щивающимися диагоналями, с соблюдением геометрической точности и симметрии. При этом каждая частичная деформа¬ция не только способствует декоративности, но и заостряет об¬разную выразительность как данной фигуры, так и всей ком¬позиции.
Как прежде абстрактную орнаментику, циркуль и линейка часто регулируют изобразительное искусство, как романское, так и более позднее.
Хоть и относящийся уже к XIII в., альбом французского зодчего Виллара де Синекура (хранящийся в Национальной библиотеке Парижа) с архитектурными мотивами, равно как и набросками людей и животных, чрезвычайно показателен в этом отношении. Схемой каждого изображения служит четко обозначенная геометрическая фигура.
Человеческие изображения естественно главенствуют в ро¬манской пластике, призванной запечатлеть в камне евангель¬ские сюжеты. Но образ зверя не исчез в ней. И чаще всего это образ свирепого фантастического чудовища. Кусая и пожирая друг друга, чудовища переплетаются на стенах христианского храма столь же яростно и неудержимо, как на носу дракара или в еще более древнем, чисто «варварском» художественном творчестве. Этому не следует удивляться. Пусть крепко вошед¬шая в жизнь новая религия проповедует благость «всевышне¬го», эта религия включает и веру в дьявола. Злое начало пугает человека, нет уверенности в завтрашнем дне ни у рыцаря в его грозном замке, ни у беззащитного крепостного крестьянина.
Растущий охват видимого мира в искусстве, равно как и проявление чисто народной фантазии, жуткий характер ко¬торой подчас отражал какие-то сомнения, страхи, а быть может, и свободомыслие, смущал церковные круги. Так, один из виднейших церковных деятелей Бернард Клермосский (впоследствии причисленный к лику святых) заявлял с возму¬щением :
«К чему в монастырях перед лицом читающей братии это смешное уродство или красивое безобразие? К чему тут не¬чистые обезьяны? К чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему получеловеки? К чему полосатые птицы? К чему воины, разящие друг друга? К чему охотники тру-бящие?
Здесь под одной головой видишь много ног, там, наоборот, на одном теле много голов. Здесь, глядишь, у четвероногого хвост змеи, там у рыбы голова четвероногого. Здесь зверь спереди конь, а сзади половина козы, там рогатое животное являет с тыла вид коня.
Столь велико, наконец, причудливое разнообразие всяких форм, что люди предпочтут читать по мрамору, чем по книге, и целый день разглядывать эти диковинки, вместо того, чтобы размышлять над божественным законом» .
Церковь требовала безоговорочного принятия религиозной догмы, пуще всего опасаясь, как бы образы внешнего мира, вольный полет фантазии не ввели верующего в соблазн и не подточили его послушания.
ГЛАВА 1. АРХИТЕКТУРА, ЗОДЧЕСТВО КАК ВЕДУЩЕЕ ИСКУССТВО РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.
Итак, зодчество было ведущим искусством.
Вот что пишет Виктор Гюго в своем знаменитом романе «Собор Парижской Богоматери»:
«В те времена каждый родившийся поэтом становился зодчим. Рассеянные в массах дарования, придавленные со всех сторон феодализмом... не видя иного исхода, кроме зодче¬ства, открывали себе дорогу с помощью этого искусства, и их илиады выливались в форму соборов. Все прочие искус-ства повиновались зодчеству и подчинялись его требованиям. Они были рабочими, созидавшими великое творение. Архи¬тектор — поэт — мастер в себе одном объединял скульптуру, покрывающую резьбой созданные им фасады, и живопись, расцвечивающую его витражи, и музыку, приводящую в дви¬жение колокола и гудящую в органных трубах. Даже бед¬ная поэзия, подлинная поэзия, столь упорно прозябавшая в рукописях, вынуждена была под формой гимна или хорала заключить себя в оправу здания... Итак, вплоть до Гутенберга зодчество было преобладающей формой письменности, общей для всех народов... До XV столетия зодчество было главной летописью человечества» .
И далее еще — о самом соборе:
«Это как бы огромная каменная симфония; колоссальное творение и человека, и народа; единое и сложное, подобно „Илиаде" и „Романсеро", которым оно родственно; чудесный результат соединения всех сил целой эпохи... То, что мы го¬ворим здесь о фасаде, следует отнести и ко всему собору в целом; а то, что мы говорим о кафедральном соборе Парижа, следует сказать и обо всех христианских церквах средневе¬ковья» .Воинствующий католицизм утверждал всеми средствами свое господство.
«Европейский мир, — пишет Энгельс, — фактически ли¬шенный внутреннего единства, был объединен христианством 5 против общего внешнего врага — сарацин... Владея в каждой стране приблизительно третьей частью всех земель, цер¬ковь обладала внутри феодальной организации огромным могуществом... своей феодальной организацией церковь дава¬ла религиозное освещение светскому государственному строю, основанному на феодальных началах. Духовенство было к тому же единственным образованным классом. Отсюда само собой вытекало, что церковная догма являлась исходным пунктом и основой всякого мышления» .
Каково же было при такой гегемонии церкви положение простого народа, призванного в слепом восприятии догмы об¬рести надежду на спасение в «загробном мире»?
Энгельс пишет:
«Все, что не входит в феодальную иерархию, так сказать, не существует; вся масса крестьян, народа, даже не упоми¬нается в феодальном праве» .
Г. В. Плеханов очень ярко обрисовал сам характер и от¬ношение к народу тогдашней правящей верхушки, состояв¬шей из крупных феодалов:
«Можно сказать, что война была их ремеслом, их единст¬венным занятием. Все остальные рода деятельности они счи¬тали низкими и недостойными их звания. И вот, это-то бо¬гатое, праздное, воинственное и независимое — феодальное, как его называют, — дворянство выработало свой особый род поэзии, способный увлекать только его, а не другие классы общества. Один из таких владетелей, когда-то знаменитый своим задором и своими песнями; говорит в одной из этих песен, что человек только и ценится по числу полученных и нанесенных им ударов (конечно, мечом, а не кулаком). „Мне нравится, — говорит он далее в той же песне, — когда люди и стада разбегаются перед скачущими воинами... еда, питье, сон — ничто так не манит меня, как вид убитых, в которых торчит пронзившее их насквозь оружие". Вы понимаете, чи¬татели, что такого рода поэзия, такие песни могли восхищать только господ-дворян и едва ли нравились их крестьянам, тем самым „людям", которым приходилось убегать перед скачущими воинами". Эти „люди" имели свои песни, свои сказки и предания, не возбуждающие ничего, кроме презрения в высшем классе общества...» .
Феодал, «когда-то знаменитый своим задором и своими песнями»,—это Бертран де Брон, один из самых видных про¬вансальских поэтов XII в., так называемых трубадуров.
в храме: редко-редко оживлялась орнаментом непроницаемая толща стен, и ничто не скрашивало общего впечатления не¬приступности, властно утверждающей себя силы.
Даже в развалинах романские замки да грозные зубчатые стены, опоясывавшие тогдашние города, и сейчас надолго при¬ковывают наш взор, сразу же перенося нас в ту пору, когда медленно, но уверенно воздвигалось великое здание европей¬ской культуры.
ГЛАВА 2 . КУЛЬТУРА РОМАНСКОГО СТИЛЯ ВО ФРАНЦИИ.
Вот что говорит Пушкин о новом подъеме культуры после хаоса раннего средневековья:
«Западная империя клонилась быстро к падению, а с нею науки, словесность и художества. Наконец, она пала; просве¬щение погасло. Невежество омрачило окровавленную Европу. Едва спаслась латинская грамота; в пыли книгохранилищ мо¬настырские монахи соскобляли с пергамента стихи Лукреция и Виргилия и вместо их писали на нем свои хроники и легенды. Поэзия проснулась под небом полуденной Франции — рифма отозвалась в романском языке" сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов. Ухо обрадовалось удвоен¬ным повторениям звуков, побежденная трудность всегда при¬носит нам удовольствие — любить размеренность, соответ¬ственность свойственно уму человеческому» .
Как эти, по-пушкински точные формулировки, подходят и к искусству ваяния, подобно поэзии, тогда же расцветшему тоже во Франции!
Ведь повторы в расположении, в самом строении фигур и орнамента, вносящие в рельефную композицию размеренность, соответственность, не так же ли обрадовали глаз, как ухо — удвоенное повторение звуков?
Нам, русским, одинаково внятны «и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений» . И вот, обращаясь к первому, мы с признательностью воспринимаем в художественном творчестве Франции ясность и стройность замысла и четкость его воплощения, строгую соразмерность частей и целого.
«Архитектура — это искусство вписывать линии в небо». Такое определение тоже находка острого галльского ума. Впи¬сывать в небо — не для того ли, чтобы четкостью разумно со¬зданных форм восторжествовать хоть на миг над его необъят¬ностью и бездонной глубиной?
Посмотрим на фасад интереснейшего памятника француз¬ской романской архитектуры — церкви Нотр-Дам ла Гранд в Пуатье.
Ясность абсолютная! Да как ей и не сиять в этом симметрич¬ном расположении прямоугольников и треугольников с царя¬щими над ними полукружиями! Любое изменение нарушило бы стройность фасада, закономерность его геометрических форм — ведь только так, вот этой, например, диагонали подо¬бает спрягаться с этой горизонталью, а башням, возвыша¬ющимся по бокам, властно утверждать целостность ансамбля. И это пленяет нас, ибо, как сказано у Пушкина, «любить размеренность, соответственность свойственно уму челове¬ческому».
Но этим не исчерпывается притягательная сила француз¬ской романской архитектуры.
Под сводами церкви св. Магдалины в Везеле испытываешь особое волнение. Тут линии и объемы организуют по-своему внутреннее пространство, полностью овладевая им, вводят в не¬го свой порядок, членя средний неф на ровные звенья — травеи. Порядок, опять же рожденный разумом. Но чередование вглубь уходящих подпружных арок так торжественно, так мерно, так величаво и в то же время так непринужденно (словно иным оно и не может быть), что буквально дух захватывает от этой красо¬ты, исполненной и глубины и простора. Тонкость удлиненных столбов и изящество высоких членений придают легкость само¬му камню. А как будто незамысловатый контраст темных и светлых камней, членящих в свою очередь арки, порождает грандиозный живописный эффект. Романская суровость смяг¬чена здесь этой живописностью. А мягкой гармонией целого эта архитектура любезна не только разуму.
...Уже на заре своей истории Франция была единой и мно¬голикой.
Единой (несмотря на соперничество Севера и Юга), ибо обособленной от соседнего германского мира зародилась она уже в первой половине IX в. при разделе империи Карла Вели¬кого, значит, еще задолго до того, как феодальная раздроблен¬ность была медленно изжита под напором неуклонно усиливав-шейся королевской власти. То был процесс закономерный, лик¬видировавший феодальную неразбериху. «Что во всей этой всеобщей путанице, — писал Ф. Энгельс о разложении феода¬лизма, — королевская власть была прогрессивным элемен¬том, — это совершенно очевидно. Она была представительницей порядка в беспорядке, представительницей образующейся на¬ции в противовес раздробленности на мятежные вассальные государства» .
В нее постепенно включались бунтующие графства и гер¬цогства, завершая давнишнюю обособленность французского мира утверждением французского национального государства. И вот в романскую пору создается первое великое поэтическое произведение юной французской нации «Песнь о Роланде» (XII в.), славящее на языке этой нации рыцарскую доблесть и вассальную верность монарху и вдохновенным эпическим повествованием выявляющее основные черты французского художественного гения: ясность, чувство меры, удивительно емкую лаконичность, полностью передающую богатое внутрен-нее содержание.
Но многоликой Франция осталась и после своего объедине¬ния, ибо эта многоликость вытекала из условий исторических и географических, равно как из соприкосновения с другими культурными мирами. Отсюда — и множество местных худо¬жественных школ, каждая из которых внесла уже в романскую пору нечто свое, подчас очень существенное для общего станов¬ления французского искусства. Но, несмотря на такой их вклад, известный французский искусствовед А. Фосийон мог утвер¬ждать с полным правом, что .....