Япония в эпоху Гэнроку 1688-1703 гг.

Содержание
Введение
ГЛАВА 1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭПОХИ ГЕНРОКУ
1.1. Причины расцвета городской культуры
1.2. Господство ростовщического капитала
ГЛАВА 2. ИДЕОЛОГИЯ ОБЩЕСТВА В ЭПОХУ ГЕНРОКУ
2.1. Сословное общество в эпоху генроку
2.2. Идеологические принципы породившие эпоху генроку
ГЛАВА 3. . КУЛЬТУРА ЭПОХИ ГЕНРОКУ
3.1. Буддизм, философия и культура
3.2. Литература, поэзия, изобразительное искусство
Заключение
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Введение
Актуальность данной работы. Европейцы открыли для себя Японию в XVI в. В 1542 г. на один из ее южных островов в результате кораблекрушения попали португальские моряки, встретившие у местных жителей радушный прием. Вскоре туда прибыли католические миссионеры («апостол» ордена иезуитов Фр. Ксавье высадился в Кагосима в 1549г.), открылась торговля с Испанией (1580г.), Голландией (1609г.) и Англией (1613г.). Занятые междоусобными войнами японские феодалы получили от европейцев много огнестрельного оружия (войска объединителя Японии Ода Нобунага только в одной битве при Нагасино в 1575 г. располагали тремя тысячами ружей), японцы стали принимать христианство (в начале XVII в., при общей численности населения страны около 26 млн. человек, юло крещеных японцев достигает 700 тыс.), страна развивает торговые связи с Тайванем, Филиппинами, Таиландом, Малайским полуостровом, о-вом Борнео и другими землями Юго-Восточной Азии.
С 1604 по 1635 г. насчитывалось 355 кораблей, имевших «красную печать», т. е. официальное разрешение на торговлю с заграницей. К концу этого периода количество японских поселенцев в странах Юго-Восточной Азии достигает 80-100 тыс. Европейские советники появляются в ставке феодальных дикта¬торов Японии - сёгунов из дома Токугава и у глав сильных кланов на юго-западе страны.
Япония получает из-за границы шелковые ткани и шелк-сырец, сахар, кожи и сандаловое дерево. В японских портах на корабли грузят изделия из лака, фарфора и серебра, золото и медь. На японский язык переводят Библию и басни Эзопа, подборки из произведений античных авторов и трактаты отцов-миссионеров. Казалось бы, установился быстрый, многоплановый и прочный контакт Японии с Западом. Но насколько глубоким было проникно¬вение западной техники, технологии, культуры и мировоззренческих систем в японский быт?
Рассмотрение материальной и духовной культуры Японии этого периода свидетельствует о том, что почти во всех областях это проникновение было не более чем поверхностным и не повсеместным. Подавляющая часть населения оказалась не знакомой с западной цивилизацией и верила самым фантасти¬ческим россказням о «южных варварах». Если бы энергия, с какой европейские торговцы и миссионеры принялись осваивать новую для себя страну, не встре¬тила препятствия, положение могло бы измениться. Но внимание сёгунских вла¬стей привлек к себе иной аспект деятельности чужеземцев.
Торговые контакты с заграницей, появление огнестрельного оружия и многие посулы европейских торговцев и миссионеров оживили у крупных феодалов о-ва Кюсю стремление к отделению от центрального правительства. Началось сепаратистское движение. В начале XVII в. христианские лозунги берутся на вооружение крестьянским восстанием в районе Симабара. На его подавление правительству пришлось двинуть 200-тысячную армию.
Страна, прошедшая сквозь десятилетия кровавых феодальных распрей, огнем и мечом объединенная под эгидой сёгунов Токугава, оказалась перед опасностью развала и превращения в колонию европейских держав. Тогда центральное правительство хлопнуло дверью, закрыв Японию для контактов с иноземцами. Под страхом смертной казни были запрещены въезд иностранцев в Японию, пропаганда и исповедование христианства, выезд японцев за гра¬ницу и строительство судов для открытого моря. Скудная торговля сохраня¬лась только с китайцами и голландцами через построенные фактории в г. Нага¬саки. Здесь для чужеземцев был создан почти тюремный режим.
Отнюдь не «застарелая азиатская нелюдность», как полагала российская императрица Анна Иоановна, и не «эгоистическое» желание «сосредоточиться на самой себе» , как изящно, хотя и нечетко, формулирует К. П. Кирквуд вслед за американскими и европейскими историками и политиками, за¬ставили Японию предпринять этот шаг. К нему принудила угроза потери национальной независимости и разграбления страны колонизаторами. Слишком красноречивы были аналоги с Макао и Филиппинами, слишком очевиден был ажиотаж пришельцев вокруг самой Японии.
Когда в середине XIX в. Америка и Европа взломали запертые двери Японии (кстати, предлогом для этого и для «всеобщего» возмущения политикой Японии было нежелание японского правительства повернуться лицом к «благам европейской цивилизации», а ближайшим же результатом - заключение серии кабальных договоров с Америкой и странами Европы), в ней практически заново, как представлялось тогда, обнаружили некую однородную замкнутую цивилизацию, несколько декоративную и отличную от прочих восточных цивилизаций. А за те 230 лет, которые Япония пребывала почти в полной изоляции от остального мира, в Европе распространились о ней сведения нередко самого невероятного толка.
Книга Кеннета П. Кирквуда «Ренессанс в Японии» посвящена описанию японской культуры начального этапа эпохи «закрытых дверей», творчеству крупнейших представителей литературы тогдашней Японии — старших современников Джонатана Свифта, т. е. Японии той поры, когда ее посетил отважный мореплаватель Лемюэль Гулливер.
Одним из первых ученых, обнаруживших однотипность процессов, которые происходили в развивающихся независимо друг от друга феодальной Японии и средневековой Европе, был Карл Маркс, отметивший в «Капитале»: «Япония с ее чисто феодальной организацией землевладения и с ее широко разви¬тым мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину европейского средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые но большей части буржуазными предрассудками» .
Сходство здесь, конечно, не ограничивается социально-экономической сферой. Если брать явления в их сути, не останавливаясь на мелочах, на специфических формах проявления их обнаруживаются четкие соответствия между феодальной Японией и позднесредневековой Западной Европой в си¬стеме управления господствующих классов, в логике развития самосознания зарождающейся буржуазии и крестьянства, в культурно-историческом про¬цессе. К. П. Кирквуд не был единственным исследователем, употребившим термин «Ренессанс» применительно к Японии. Ниже мы увидим, какие явления в двух противоположных концах Евразии, изолированных друг от друга в экономическом, политическом и культурном отношениях, навели его на мысль о возможности такого определения японской культуры.
К. П. Кирквуд заметно идеализирует конфуцианство и его покровителей, когда рассуждает о морально-этических принципах учения Конфуция и о «великодушном, хотя и спартанском правлении токугавского сёгуната». Военно-полицейский режим, установленный в Японии сёгунами Токугава, по своей жестокости имеет мало аналогий в истории. Достаточно сказать, что кодекс «Ста статей», содержащий основные установления сёгуната по обеспечению внутреннего порядка, включает такой пункт: «Простые люди, которые ведут себя недостойно по отношению к представителям военного класса и которые обнаруживают недостаточное уважение к непосредственным и косвенным вассалам [сёгуна], могут быть зарублены на месте»7. Заметим, что это был не тюремный устав, а кодекс административного управления страной.
Что касается традиций изучения конфуцианской классики, то они в Японии (как и в Китае) не прерывались на протяжении всего средневековья. Токугавским ученым не пришлось возрождать забытых культурных ценностей, заново открывать для непосвященных памятники человеческого духа. Иное дело - они превратили чжусианскую разновидность этого учения (сам Чжу Си жил в 1130 - 1200 гг.) в официальную идеологию, для чего, правда, основательно отредактировали ее.
Современные исследователи сравнивают чжусианство с философией Фомы Аквинского (1225 - 1274) как идеологию, утверждающую, что всякая общественная система является продуктом естественного или космического порядка8. Как и томизм в католических странах, чжусианство встретило не только поддержку правящей верхушки Китая и Японии, но и крити¬ческую реакцию противников.
Хотя параллель, которую К. П. Кирквуд проводит между усилением внимания в раннетокугавской Японии к изучению китайской и японской классики и возрождением в Европе интереса к античной культуре, небезупречна, бесспорно то, что сам факт покровительства неоконфуциаиству со стороны сёгуната вызвал новое оживление интереса японской интеллектуальной элиты к китайской философии, культуре, литературе и языку. K XVII-XVIII вв. относится третий за японскую историю расцвет японской литературы на китай¬ском языке.
Цель и задачи данной работы. Показать политико-экономические причины наступления эпохи Генроку. Раскрыть особенности идеологического фона этой эпохи. Рассмотреть искусство литературу поэзию и театр эпохи Генроку.
Методы исследования. Автор исходил из необходимости применения методов интегративного исторического, политического анализа с элементами компаративистики и системного подходов. Автор дипломной работы опирался также на известные методы научных исследований: анализ ситуаций (наблюдение, изучение документов, формирование банка данных), контент- и инвент-анализы.
Библиография, источники, монографии, работы общетеоретического характера. Академик Н. И. Конрад определял японский Ренессанс как «отраженный» по отношению к китайскому и связывал его с учением дзэн-буддизма (ак¬тивно распространялось в XII—X1I1 вв.), драмой Но (XIV—XV вв.) и твор¬чеством Тикамацу. «Высшее достижение ренессансной драматургии в этой части мира, — писал он в статье ,,Шекспир и его эпоха", — японская драматургия XVII—XVIII вв. В истории драматургии мирового Ренессанса на двух концах мира стоят два имени: Вильям Шекспир и Тикамацу Мондзаэмон»
Это определение укладывается в рамки концепции К. П. Кирквуда, который фактически соотносит японский Ренессанс по времени с творчеством Ихара Сайкаку, Мацуо Басе и Тикамацу Мондзаэмона — иными словами, с общим подъемом японской культуры в период Гэнроку. Совпадение мнений Н. И. Кон¬рада и автора настоящей книги, несомненно, имеет под собой реальное основа¬ние, но это—не полное совпадение. В работах советского ученого говорится главным образом о ренессансных чертах в культуре Японии, проявлявшихся в разное время, а К. П. Кирквуд определяет всю японскую культуру XVII— начала XVIII в. как ренессансную. При этом он шаг за шагом настойчиво подчеркивает японо-европеиские соответствия в самых разных областях куль¬туры и общественной жизни. Временами такая тенденциозность обескуражи¬вает, потому что допускает возможность уравнять в правах типологически общие черты, случайные совпадения и не вполне корректные толкования мало¬известных фактов.
В связи с этим уместно вспомнить заключение Л. М. Баткина о том, что «сходные признаки в разных культурных системах приобретают разный смысл только по отношению ко всем прочим ,,признакам", с которыми они связаны генетически и синхронно, по отношению к своей социальной и духовной общности» . То же, естественно, относится и к одинаковому смыслу сходных признаков.
Структура работы отвечает целям и задачам исследования, направлена на раскрытие его предмета и объекта. Работа состоит из введения, 3 глав, заключения, списка источников и использованной литературы.
ГЛАВА 1.ПОЛИТИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЭПОХИ ГЕНРОКУ.
1.1. Причины расцвета городской культуры.
В японской литературе период Гэнроку (1688-1703) счи¬тается переломным в развитии позднего феодализма. С этого времени отмечаются первые явные признаки экономического упадка в японской деревне.
Вместе с тем Гэнроку - эпоха расцвета городской культуры, покровительства сёгуната и даймё развитию искусства, небы¬валой роскоши, бесконечных празднеств, при дворе в Эдо и в замках феодалов. Огромные расходы на роскошь и празднества приводили к усилению финансовой зависимости даймё и саму¬раев от торговцев и ростовщиков. Рост влияния японского «тре¬тьего сословия» нашел отражение, в частности, в расцвете его литературы.
Для экономики периода Гэнроку характерен кризис госу¬дарственных финансов бакуфу, что выразилось в перечеканке монеты. Причины кризиса государственных финансов японские историки определяют по-разному, но обычно видят их либо в огромных расходах по восстановлению Эдо после пожара 1657 г., либо в расточительности пятого сёгуна Цунаёсн, пра¬вившего страной в 1680—1709 гг. Современники весьма отрицательно оценивали деятельность Цунаёси. Его называли в народе ину-сёгун (собачин сёгун) давали ему другие издевательские клички за то, что он много¬кратно издавал указы о запрещении жестокого обращения с животными (первый указ в 1687 г.), не проявляя сколько-ни¬будь гуманного отношения к людям. Он преследовал действи¬тельных и мнимых нарушителей этих указов, сажал их в тюрь¬мы, распинал на крестах и подвергал другим мучительным казням. При Цунаёси была введена система (сохранившаяся в пос¬ледующие времена), когда государством стали управлять не официальные правительственные органы, а личные фавориты сёгуна. В течение почти всего правления Цунаёся нласть в стране находилась в руках его фаворита Янагидзава, который не был даже членом родзю. Во времена Цунаёси среди прави-тельственных чиновников—от высших до низших — получили широкое распространение взяточничество. Одной из многих при¬чин, из-за которых Цунаёси справедливо вызвал к себе нена¬висть современников, была его безрассудная расточительность.
Некоторые японские историки считают, что финансовый кризис эпохи Гэнроку был вызван уменьшением добычи золота и серебра н слишком большим вывозом этих драгоценных-металлов заграницу. Действительно, во второй половине XVII в. произошло, как указывалось выше, снижение добычи-золота и серебра. Однако сёгунат начал ограничивать вывоз золота и серебра еще с 60-х годов XVII в. в 80-е и последующие годы были резко сокращены обороты внешней торговли. Но эти ограничения не облегчили финансового положения ни в период Гэнроку, ни в дальнейшем. Хотя в XVIII и первой половине XIX в. золото и серебро были совершенно сняты с экспорта, финансовые кризисы повторялись все чаще и чаще.
Наиболее характерные явления периода Гэнроку—финан¬совые затруднения, усиление третьего сословия и даже пресло¬вутая роскошь—возникли значительно раньше. В конце XVII в. они лишь проявились наиболее ярко. Сравнительно благополучным было финансовое положение лишь при первых трех сёгунах из дома Токугава, т. е. в первой половине XVII в. Уже при четвертом сёгуне Иэцуна (11651—1680) равновесие между доходами и расходами постепенно стало нарушаться.
Автор специальной монографии о периоде Гэнроку Ямамо¬то Кацутаро, основываясь на работах токугавского периода, пишет: «Историки и литераторы часто неглубоко оценивают действительность, обращают внимание лишь на явления, нахо¬дящиеся на поверхности. Столкнувшись с периодом Гэнроку, они преподносят его как внезапно возникшую эпоху, погряз¬шую в роскоши, или же как эпоху внезапно поднявшейся де¬нежной экономики, внезапного в связи с этим процветания го¬рожан, внезапного упадка самураев» . В действительности же главную причину финансового кризиса в этот период надо искать не в балансе золота и серебра или роскоши Цунаёсн, а в самой феодальной системе того времени, в начавшемся расстройстве натурального хозяйства, происходившем в результате развития товарно-денежных отно¬шений. Первые, три сёгуна из дома Токугава стремились установить такой строй, который заждился бы на абсолютном экономиче¬ском и политическом господстве феодалов. Экономической ос¬новой общества было натуральное хозяйство. Весь рис, за ис¬ключением минимума, необходимого для поддержания жизни крестьян, должен был поступать в распоряжение бакуфу и даймё, которые распределяли часть этой продукции среди своих вассалов. Торгово-ростовщический капитал был подверг¬нут ограничениям и должен был служить, по мысли законода¬телей, лишь торговой агентурой дворянства. Его самостоятель¬ная предпринимательская деятельность—покупка земли, строи¬тельство промышленных предприятий и т. д.—запрещались или донельзя ограничивались даймё и сёгунатом, захватившими в свои руки землю, многие отрасли промышленного производ¬ства и значительную часть внешней торговли. Однако уровень развития экономики Японии, достигнутый еще до захвата власти домом Токугава, не давал возможности сохранять натуральное хозяйство как единственную форму на¬родного хозяйства. Торгово-ростовщический капитал имел слишком большие накопления, чтобы примириться с ролью од¬ной лишь агентуры феодалов. Последние же не обладали ни достаточным умением, ни денежными средствами, чтобы вести хозяйство самостоятельно в сложной обстановке развивающих¬ся денежных отношений.
Первым явным признаком провала токугавской политики в ее кардинальном пункте—установлении экономического и по¬литического господства феодалов на базе натуральной рисовой экономики—было возникновение финансовой зависимости дво¬рянства от торгово-ростовщического капитала. Конечно, эта финансовая зависимость самурайства от торгово-ростовщиче¬ского капитала существовала задолго до Токугава. Но при Токугава в значительной мере обновилась верхушка дворян¬ства—даймё, хатамото. И хотя Торгово-ростовщический капи¬тал был ограничен в своей деятельности, мы располагаем сви¬детельством современника о том, что в 60—70-х годах XVII в. долги даймё превосходили во сто раз количество обращающих¬ся в стране денег72. Скорее всего эти размеры задолженности даймё преувеличены, однако самый факт финансовой зависи¬мости части даймё от торгово-ростовщического капитала уже в XVII в. бесспорен.
В дальнейшем эта зависимость еще больше усиливалась. В. И. Ленин, определяя общие закономерности смены феодаль¬ной формации капиталистической, писал: «Развитие торговли, развитие обмена привело к выделению нового класса капита¬листов... Падали экономические силы помещичьего класса и развивалась сила нового класса—представителей капитала» . Самураи, материально обеспеченные значительно хуже чем даймё, в этот период или даже ранее также оказались в финансовой зависимости от торговцев или ростовщиков. Прав¬да, сведения об оформлении гильдин фудасася—тех ростов¬щиков, которые покупали у самураев квитанции, дающие пра¬во на рисовые пайки, — относятся лишь к 1724 г. Однако само оформление фудасаси в гильдию свидетельствовало о том, что продажа самураями квитанций на рис и получение ими денежных ссуд от ростовщиков уже имело широкое распро¬странение.
1.2. Господство ростовщического капитала.
Японский историк Нэдзу пишет, что с периода Гэнроку тор¬говцы стали господствовать над самураями и даймё. Даймё направляли рис и другие товары в город Осака, который еще ранее именовался «тэнка-но дайдокоро» (кухня государства). В Осака имелось свыше ста рисовых складов даймё здесь они продавали рис за серебро торговцам и ростовщикам—курамо-то и какэя. Серебро и золото, полученное от ростовщиков, тратилось в Эдо на предметы роскоши и на расходы по осу¬ществлению санкинкотай. Курамото и какэя платили даймё рыночную цену за рис и получали проценты за авансирован¬ные деньги.
Некоторые из даймё не возвращали долгов, и, вероятно, по этой причине торговый дом Мицуи прекратил свои операции с даймё, став банкиром сёгуна. В начале XVII в. было еще сравнительно мало оптовых тор¬говцев, покупавших рис у даймё постепенно один из них— Едоя Тацугоро —начал выделяться своим богатством, и многие даймё стали продавать рис исключительно ему. Так как могу¬щество дома Ёдоя стало слишком велико и он не выполнял распоряжений сёгуната, его имущество было конфисковано. Однако полная или частичная конфискация имущества тор¬говцев и ростовщиков уже не могла широко практиковаться, ибо часть феодалов оказалась в финансовой зависимости от торгово-ростовщического капитала. Благополучие феодала стало зависеть в известной мере от того, насколько он мог рас-считывать на кредит у торговца или ростовщика.
Таким образом, те явления, которые ярко обнаружились в период Гэнроку, были подготовлены в предшествующие годы. Финансовый кризис бакуфу и даймё отражал быстрое развитие товарно-денежных отношений, усиление экономического могу¬щества и влияния торгово-ростовщического .капитала, падение экономической мощи класса феодалов.
Важным источником доходов для бакуфу и его непосред¬ственных вассалов (фудай-даймё, хатамото и гокэнинов) в пер¬вой половине XVII в. были, помимо общего роста обрабатывае¬мой площади и сборов риса, крупные экстраординарные по¬ступления. Военные победы дома Токугава над враждебной ему коалицией сопровождались грабежом побежденных, кон¬фискацией или уменьшением их земельных владений. Эти эк-страординарные доходы резко сократились во второй половина XVII в.
Сёгунат, испытывая финансовые затруднения с самого на¬чала правления Цунаёси, далеко не сразу прибег к перечеканке монеты. Она была начата лишь в 1695 г., на 15-м году прав¬ления Цунаёси. Прежде чем прибегнуть к такой опасной и крайней мере, как порча монеты, сёгунат изыскивал всякие способы для увеличения своих доходов. В первую очередь было увеличено обложение крестьян.
В начале правления Цунаёси был проведен новый земель¬ный кадастр (1684-1687). Как и при Хмдэёси, перепись строилась на обмане крестьян. Размеры те и тана были вновь умень-шены, а нормы урожая (а следовательно, и обложения с опре¬деленного участка земли) сохранены прежними. Однако и эта мера не избавила бакуфу от финансового кризиса.
Перечеканка монеты и изменение соотношения золота, се¬ребра и других металлов в сторону обесценения происходили в течение семи лет, начиная с 1695 г. Это мероприятие осуществляли временщик Янагидзава и начальник финансового де¬партамента бакуфу Огивара, которые сильно нажились во время этой операции. Бакуфу получил около 5 млн. рё, а его министр положил себе в карман 260 тыс. рё. Еще при Токугава Иэясу, даже до его провозглашения сёгуном, была выпущена золотая и серебряная монета опреде¬ленного стандарта, которая легла в основу денежного обра¬щения и просуществовала без особых изменений почти в тече¬ние целого столетия — до 1695 г. Перечеканка при Цунаёси была произведена путем умень¬шения содержания золота в монете и привела к увеличению количества золотых монет в обращении примерно в два раза, а следовательно, и к падению их стоимости и увеличению цен на все товары.
На некоторый, крайне незначительный период порча монеты улучшила положение самураев, получавших жалование в рисе и выгадывавших на его продаже, пока цены на другие товары не достигли прежнего отношения к цене риса. В результате этого мероприятия образовался излишек свободных средств у бакуфу, что дало возможность Цунаёси повысить затраты на постройку конфуцианских школ, увеличить придворную рос¬кошь и расточительство. Больше всего от порчи монеты вы¬играли, конечно, японские менялы, деятельность которых была легализирована сёгунатом, создавшим для этого специальную гильдию в 1718 г. Порча монеты, приведшая к изменению ценностных соотно¬шений в стране, вызвала усиление спекуляции, ухудшение по¬ложения трудящегося населения. Это мероприятие не раз по¬вторялось сёгунами в дальнейшем, в период частых финансо¬вых кризисов.
ГЛАВА 2. ИДЕОЛОГИЯ ОБЩЕСТВА В ЭПОХУ ГЕНРОКУ
2.1. Сословное общество в эпоху генроку
Сёгунское правительство Токугава, пришедшие к власти в 1603 г. за¬вершило начатый еще в XVI в. процесс разделения японского общества на че¬тыре сословия: воинов, крестьян, ремесленников и торговцев (система си-но-ко-сё). Жизнь каждого из этих четырех сословий была тщательно регламен¬тирована. Высшее сословие, включавшее феодалов-даймё и их вассалов-самураев (в XVII в. они составляли около 7,5 % населения страны), также делилось на несколько категорий, в зависимости от размеров годового дохода и лояльности по отношению к дому Токугава до его прихода к власти.
Были установлены хитроумная система распределения наделов для преданных сёгунату феодалов вокруг владений «посторонних даймё» (тодзама-даймё) и система заложничества, согласно которой каждый из 250 феодалов обязан был выстроить в сёгунской столице Эдо (совр. Токио) приличествующую его положению и доходам усадьбу и жить попеременно один год в ней, другой — в наследственном владении. При этом семьям феодалов запрещалось покидать Эдо, а переезды самого (Займе обставлялись такими церемониями, что превраща-лись в разорительное предприятие, не оставлявшее, по мысли властей, воз¬можности для антиправительственных заговоров.
За всеми категориями населения осуществлялся тщательный полицейский надзор - и явный, и тайный. Крестьяне, также разделенные на несколько категории, были организованы в «пятидворки» с круговой порукой и слежкой за поведением каждого члена такой «пятидворки». Староста деревни подлежал наказанию, если не первым доносил местным властям о нарушении законов и установленного порядка жителями деревни или пришельцами. Регламенти¬ровалась каждая мелочь: максимальный размер крестьянской хижины, характер одежды, состав пищи, поведение крестьянина в быту, на работе, в храме, на похоронах и свадьбе. Еще в XVI в. строго запрещалось ношение оружия всем, не принадлежащим к сословию «воинов» {буси}. Закрепощение крестьян приняло самые жесткие формы, их эксплуатация достигла апогея (только в уплату продуктовой ренты уходило до 80 % урожая, а огромное число прочих поборов и повинностей не всегда поддается учету). Это не замед¬лило сказаться на росте числа и размахе народных восстании.
Мелочная регламентация определяла и жизнь ремесленников, которые в сословной иерархии занимали положение между крестьянами и купцами, а не деле были много бесправнее последних: купцы и ростовщики нередко предоставляли кредиты не только феодалам, но и правительству, скупали у власть имущих рис, ткани, бумагу, изделия художественных ремесел, брали на откуп сбор податей и заставляли считаться со своими интересами и простых людей, и законодателей.
Торговцы и ростовщики, формально стоявшие в социальной иерархии ниже прочих сословий, приобретали большое влияние на экономику страны, способствуя разорению крестьян и низших самураев и подрывая основы хозяйства феодальной Японии.
Вне этой системы четырех сословий стояло еще три группы населения — окружение императорского двора, остававшегося до 1868 г. в Киото, синтоист¬ское и буддийское духовенство и парии — презираемые жители «особых поселков», которых больше всего было на побережье Внутреннего Японского моря и в прилегающих провинциях6. Придворная аристократия считалась стоящей «над сословиями», но тщательно ограждалась от всякого .....